"В его руках от счастья ключ": к 140-летию А. Н. Толстого. Часть 2
Продолжаем раскрывать секреты сказки А.Н. Толстого "Золотой ключик, или Приключения Буратино". В предыдущей статье мы уже рассказали об истории создания произведения, прототипе главного героя и двух театрах, которые появляются на страницах сказки.
Золотой ключик. Главный образ сказки о Буратино, ее ключевая метафора. И в то же время это главное отличие от сказки Коллоди, где золотого ключика нет.
Откуда же возник этот образ? Вариантов и предположений может быть множество, но все они развеиваются, стоит лишь обратиться к этому эпизоду из сказки Льюиса Кэрролла "Алиса в Стране чудес":
"На столе ничего не было, кроме маленького золотого ключика, и Алисе тотчас же пришло в голову, что ключик от одной из дверей. Но увы! или замочные скважины были слишком велики, или ключик был слишком мал, только им нельзя было открыть ни одной из дверей. Но, обходя двери вторично, Алиса обратила внимание на маленькую занавесочку, которой не заметила раньше, и за этой занавесочкой нашла маленькую дверку, около пятнадцати дюймов высоты. Она попробовала отпереть дверцу золотым ключиком, и, к ее великой радости, ключик подошел".
В эпизоде с Алисой совпадает не просто одна деталь, но ряд определяющих деталей: ключик, еще и золотой, маленькая дверца, которая к тому же поначалу скрыта занавеской. Однако дверца, отпирающаяся золотым ключиком, у Толстого занавешена куском холста. А отсюда справедлива версия: Толстой просто поместил на кэрролловскую занавеску изображение, нанесенное в коллодиевской сказке прямо на стену. Такой перенос возможен, жанровые границы всех трех произведений, сказок, не нарушаются.
О том, что Толстой неоднократно прибегал к "Алисе", чтобы "оттолкнуться" от "Пиноккио", "расподобиться" с итальянской сказкой, свидетельствуют и другие факты. Например, происхождение образа Мальвины. Характер Мальвины (а она девочка с характером, "железная девочка", как удивленно отмечает деревянный мальчик) настойчиво напоминает другую маленькую героиню, но из другой — английской сказки.
Педагогический темперамент, страсть давать уроки при любых обстоятельствах, чрезмерная благовоспитанность стали определяющими чертами образа Мальвины. Но ведь это же — от Алисы! Английская школьница попадает в странный мир и все время сопоставляет его странность с тем, чему ее учили на уроках. Она постоянно вспоминает приобретенные в школе "правильные" сведения и непрерывно пытается давать уроки всем сказочным персонажам — в самых "неурочных" обстоятельствах.
А в сцене ожесточенного боя с полицейскими псами Карабаса Барабаса на помощь кукольным человечкам приходят все добрые обитатели лесов, лугов и озер. В том числе ежи и еженята, которые "со скоростью крокетного шара ударяли иголками бульдогов в морду". Откуда же крокетные ежи в русской сказке по итальянской канве? Конечно, из английской сказки, из "Алисы", из главы "Королевский крокет".
В той же сцене битвы есть маленькая деталь, которая повторяется трижды – облако, похожее на кошачью голову. Сюжетно она не имеет никакого значения. Но почему именно на кошачью голову должно быть похоже облако у Толстого? Здесь писатель следует иллюстрациям Дж. Тенниела к "Алисе". Они изображают знаменитую тающую улыбку Чеширского кота (включая рисунок к главе "Королевский крокет": кошачья голова висит над персонажами в воздухе, как облако.
Буратино, Пьеро и русские фразеологизмы. Так же, как в Мальвине просматривается кэрролловская Алиса, в Буратино – черты многих любимых героев А.Толстого, склонных скорее к действию, чем к размышлению, и здесь, в сфере действия, обретающих и воплощающих себя. В Буратино есть нечто от удачливой пройдошливости Алексашки Меншикова, боевой напористости Гусева, озорства Никиты.
Буратино бесконечно обаятелен даже в своих грехах "малого чина": и в своем любопытстве (в духе русского фразеологизма "совать нос не в свое дело"), и в своей наивности (проткнув носом холст, он не догадывается, что за дверца там виднеется, — т. е. "не видит дальше собственного носа"), и в нарушающей благопристойность естественности своего поведения.
Все писавшие о сказке отмечали элемент развития в характере героев; меняется и Пьеро, но, пожалуй, самое замечательное, что это изменение обрисовано (режиссерская работа с деталью!) рукавами его балахона.
Безвольно свисающие длинные рукава балахона, в который облачен Пьеро, — выразительная художественная деталь, противопоставленная задорно торчащему носу Буратино, как безвольная рефлексия одного противопоставлена мускулистой энергичности другого. Длинные рукава сугубо итальянского балахона становятся у Толстого реализацией русского фразеологизма "спустя рукава", то есть — безвольно, вяло, пассивно, кое-как.
По примеру Буратино, Пьеро ввязывается в драку с яростными полицейскими псами, которые обрывают пресловутые рукава, и в результате Пьеро приходит к заключительной сцене в нечаянном подобии спортивной безрукавки!
Отряхнув с лица пудру, как отрясают с ног прах прошлого, Пьеро оказывается вполне румяным парнем.
"Золотой ключик" давно уже не только книга, Буратино давно не "литературный герой". Живет себе на свете такой славный народ — дети, и Буратино превратился в его «национального» героя. Буратино стал абсолютным и универсальным символом детства.
Деревянный человечек, который в огне не горит и в воде не тонет, продолжает свой бег в поисках золотого ключика — все такой же озорной и нисколько не смущенный своей "деревянностью". Противопоставляя золото — деревяшке, сказка внушает каждому новому поколению несомненную истину о том, что настоящая драгоценность — это золотое человеческое сердце, в котором живут дружба, верность, надежда и отвага.